Топонимы; масштаб

Осенью в гости пришли Маргарита Захарова (снявшая «Внутренний реп»), с которой я давно не виделся, и её сестра Настя — познакомиться.

Настя Захарова оказалась редактором 2ГИС, приложения для бронирования Отелло и главным редактором «Номера». Мы собираемся делать журнал о путешествиях, сказала она, не хочешь ли поучаствовать?

Я как раз собирался в путешествие и стал делать заметки про каждое место, где оказывался. С декабря по март как минимум два раза в неделю писал небольшой текст. Получился очерк в 33 главах под сомнительным названием «Топонимы; масштаб».

Спасибо за это приключение, Настя; был рад открыть для себя этот жанр.

Сейчас конец года, двадцатое декабря, 23:54 по местному.

Я родился в Кемерове, и это в одном часовом поясе с Вьетнамом, и с городом Вунгтау в частности, который в прошлый приезд — в начале года — полюбился мне настолько, что захотелось вернуться. Мы с Ж. пробыли здесь чуть больше месяца. Это много, мы бежим, я бегу всю жизнь, если не дробить её на разные места, день никогда не закончится. Бегу по спирали, в некоторых местах оказываюсь повторно и вглядываюсь более основательно. Есть мираж о спокойной старости и пенсии, о привязке к одному из нескольких вариантов мест, в котором станет понятно: дальше можно не бежать. Такой — мираж.

В 7:30 утра нам нужно быть на автовокзале, завтра двинем на север.

Это первая заметка, вторую постараюсь написать из автобуса, третью — из следующего города и надеюсь, что дорогая редакция захочет сотрудничать.

Это мечта: бежать от самого себя и нашёптывать для кого-то. О том, что видишь на стенках этого лабиринта.

Я не мог уснуть, воображая себе поездку и интересную творческую работу, и поэтому сейчас сел за рабочий стол. Ничего страшного, в слипер-басе доберу недостающие часы. Если спать мало, случится деменция. Рядом, в темноте нашей комнаты, собранный чемодан и рюкзаки. Ж. спит, хотя, может, не спит, а находится на границе. Стараюсь быть нежным, замедляться, не барабанить по клавиатуре. За окном — тихая улица, подсвеченная вывесками баров, в которых прихлёбывают пиво пухленькие австралийские деды. Рядом с ними на бильярде играют вьетнамские красавицы, только покупай им коктейли — сядет рядом, приобнимет. В начале года я прошёл через это, пока Ж. получала модный опыт випассаны.

Я зашёл в один из этих баров, а курчавая тётенька погладила меня по спине, а потом, дотронувшись до обручального кольца, сказала: «Вэр из ё вайф?» Я сказал по-английски «храм» и по-вьетнамски «моя жена», поцеловал кольцо и сбежал.

Наша улица ближняя к горе, на которой стоит огромный, как статуя Свободы, Иисус.

Тридцать три дня — это серьёзный срок для того, кто привык убегать. Не считая короткой развязки, у нас был налаженный быт с ранними подъёмами. Я каждый день обходил гору, это где-то десять километров, по дороге плавал, развлекался на турниках, потом садился за работу. Ж. обегала эту же гору, и один раз ей встретился онанирующий дедушка.

— Я всегда завидовала подружкам! — сказала она, она у меня с придурью. — И вот наконец мне попался, и не простой дед! А вьетнамский!

Он стоял через дорогу от набережной, недалеко от своего мопеда, и производил впечатление, с рассказа Ж., человека, которому всё равно, заметят его или нет.

Для меня Ву стал побратимом Марселя, там тоже была превосходная набережная и возникла равносильная страсть. Средиземное море предсказуемее, чем Южно‑Китайское, чище, а здесь ты каждый раз ныряешь в неопределённость. В жаркий день это может быть вонючая вода, в которой плавают мохнатые черви. А на следующий день она прозрачная, свежая и может опять поменяться в течение дня. Сперва я шёл на подветренную сторону полуострова, ту, где строится новый Нячанг или Дананг с огромными гостиницами, названия которым типа Volga или Luxury, а потом сворачивал через храм-остров — и это уже было совсем другое, тихое море. Здесь начинается Сиамский залив. Мой любимый пляж, совсем маленький, аккурат посередине, с него видно статую, и здесь установлена одна душевая на четыре персоны.

Спускаешься по ступеням, в которые бьют волны, и ныряешь, и отплываешь мимо менее решительных. «Спасибо», — думаешь. Сколько надо плавать, чтобы не осточертело? Обычно я делаю это утром и после обеда, минут по пять — десять, я всё ещё не привык к морю, мне всё ещё странно барахтаться в неизвестности — привык к суше, вроде бы как эволюционировал. С несколькими вьетами моешься, часто они здороваются, хвалят татуировки. Некоторые мужички 50+ знают русский — учились в Москве или Петербурге.

— Работаешь или отдыхаешь? — спрашивает меня крепыш, похожий на моего отца. Мой отец, да, похож на азиата, может, в этом причина моей любви к Индокитаю?

Прикрывшись футболкой, я выжимаю плавки (это даже не плавки, а что-то среднее между ними и трусами, купил в «Юникло» в Хошимине, сохнут очень быстро) и отвечаю:

— Работа со мной, писатель.

— О, — удивляется вьет. — Хватает? Известный?

Я знаю, как будет по-вьетнамски «известный» (nổi tiếng), но не знаю, какие у него критерии. Говорю, что у меня двенадцать тысяч подписчиков в Телеграме. Мы уже перешли на английский. Но вьет не знает, что такое Телеграм, и я не знаю, как объяснить.

«Медиа!» Я жил в Индии и учил английский язык, хотел жить во Франции и начинал учить французский. Теперь каждый день понемногу занимаюсь вьетнамским. Я радуюсь, когда удаётся объясниться на нём в кафе («ка фэ — ден — да-а, хон суа, хон дуон» — кофе со льдом без молока и сахара), но я всё равно совершенно не понимаю, о чём разговаривать с людьми.

Мне бы хотелось, чтобы, когда я состарюсь, Вьетнам был таким, каким я вижу его сейчас. По запросу chay мы нашли веганскую столовку недалеко от автовокзала, и это лучшая столовая, в которой я ел в своей жизни. По фиксированной цене 40к донгов (около 200 рублей) можешь есть сколько угодно. Из открытых ёмкостей накладываешь дополнения к рису: несколько видов тофу, печёные овощи, соевое мясо, наливаешь супчик. Садишься прямо у проезжей части, смотришь на бесконечный поток мопедов. Женщина в конической шляпе нон суёт лотерейные билеты. Нищий просит денег прямо над тарелкой.

Мне пора лечь, напишу из автобуса. Пока, Вунгтау, большое спасибо!

Время близится к полудню, а по офлайн-карте я вижу, что мы ещё не переползли через Фантхьет. А ещё вижу, что ошибся в своей ночной заметке — в лирическом желании приблизить Сиам нарисовал себе неправильную карту в голове. Отрезал южные места, до которых ещё не добрался в своих путешествиях, и кусок Камбоджи. Нет, полуостровку Вунгтау далеко до той прекрасной заводи. Впору сонно обвинить себя в юношеском солипсизме.

Засветло не доберёмся, хочется справить нужду, отчаянно жду остановки, которая вот-вот должна состояться.

Место в слипер-басе — типа узкой больничной каталки с поручнем — ходит ходуном, пока я смотрю за окно из-за края шторки. Три ряда в два этажа и два прохода. За стеклом проносятся кафешки, сплетения электрических проводов, зелень, мелкие дома, мопеды, машины. Наш автобус разгоняется, сигналит, опять тормозит. На нём есть маркировка Limusin, тогда как на обычных городских автобусах почти всегда написано xe buýt, то есть «автобус». Надеюсь, что скоро переберёмся на скоростную трассу и помчим. Перевожу взгляд на пластиковую бутылку из-под воды, торчащую из панели, — дотерплю ли?

Автобус тормознул, а я увидел через окно, как помощник водителя вышел принять груз в коробке из-под пенопласта у мотокурьера. Вижу, что и водитель вышел и готовится помочиться на стену. Спрыгнув с верхней полки, выбрался, перешёл дорогу и стал поливать кусты. За мной — другие пассажиры, с ними и жена. Все не дотерпели до привала. Разве что в старших классах школы в России мне доводилось видеть писающих на улице девушек; здесь же застать вьетнамку за этим занятием уже не столь редкая и волнующая практика. Они кажутся мне красивыми, очень многие, даже в коренастых потомственных крестьянках есть свой шарм. Но всё же чётко объяснить, как отличить вьета от китайца, я вам не смогу; не уверен, что всегда справлюсь с такой задачей. Для них мы, беляши, тоже многие на одно лицо.

Ж. тоже выбралась, ищет укромные заросли.

— Мне прикрыть тебя?

— Пожалуйста!

— Не углубляйся настолько! Кто там живёт, мы не знаем.

Желание пересиливает страх. Зелени много, и всегда есть ощущение, что в ней водятся животные и гигантские насекомые.

Забираюсь обратно на своё место, Ж. — через проход от меня. Продолжаю смотреть в окно: на несколько километров аккуратная плантация аккуратных кустарников, похожих на зелёные метровые головы со стрижкой афро, за ними гора — и вдруг промелькнул выцветший агитационный плакат. Книга «Вьетнам. История трагедии. 1945–1975», загруженная в приложение, должна усыпить меня, так доберу недостающие часы сна. Я читаю, а потом начинаю любоваться ветряными мельницами. Мне представляется, что это мои желания, впечатления, бурная жизнь падает сверху, разрезая реальность своими мощными лопастями.

Автобус замедляется. Опять плантация. Мне удаётся рассмотреть, что это растёт: под вытянутыми листьями куста повисают недоспевшие плоды драгон-фрута, овалы цвета розового заката в крупной чешуе. Внутри у них белая масса с чёрными точками, по вкусу немного похожая на манную кашу.

***

В этом районе мне довелось жить четыре года назад, здесь были приняты некоторые важные решения и написана одна книга. От этого берёт оторопь — «вьетнамские флешбэки».

Уже стемнело. Гостиница уютная, а номер достался нам почти даром, я нашёл его по «чёрной пятнице» на сайте букинг.ком. Девушка на ресепшене очень чёткая, говорит по-английски лучше, чем мы с Ж., вместе взятые.

На оформление ушла пара минут, и вот уже набережная, поиск еды. Через бетонные перила прыгает волна и задевает бегуна, направляющегося нам навстречу. Мы не ели почти сутки, и оба нервничаем. Ж. привыкла, что в магазинчиках можно залить лапшу кипятком, но здесь такое, кажется, не практикуется. Много русских, в этот час их больше, чем местных, на улицах, и на одном пятачке работают рестораны «Есенин» и «У Володи».

— А может, зайдём туда поесть?

— Пожалуйста, нет. Посмотри, они на Сергея Александровича соломенную шляпу нацепили...

Мы не успели перестроиться, ещё из колонок грохочет рождественская песня, и после некоторых препирательств взяли банку фасоли, пакет орешков, лапшу, которую всё равно сейчас не заварить, да разделанный и завёрнутый в полиэтилен фрукт, пахнущий жвачкой. Ещё банки напитков хватанул наугад. Сели на лавочке с видом на пляжного красавца-вьета, крутящего одинокое сальто.

— Мне нравится, что тут не так жарко, — говорю я.

— А я так не могу. Я привыкла, полюбила наш юг.

У нас в руках по маленькой банке пива. Мы делаем несколько глотков. Ж. недовольна набором еды, хочется чего-то ещё. Тофу, кимчи хотя бы, не сладкого, а острого. Она оставляет меня, чтобы ещё раз зайти в магазин — другой. Я решаюсь несколько раз подтянуться, чтобы проверить свою гипотезу о микродозинге пива. Действительно, даже уставший и после переезда делаю одиннадцать без малейшего напряга. Жиреющий здоровячок уважительно кивает и спрашивает: «Вэр а ю фром?» Как же мне не хочется разговаривать сейчас, через силу отвечаю: «Руссиа». Он отвечает, что уважает Путина. Его девушка залипает в телефоне. «Путин, Ленин, Хошимин», — отвечаю я даже без наигранного воодушевления и показываю большой палец.

В ожидании Ж. прихлёбываю ипу — а ведь вкусно! Смотрю, как здоровячок щупает мышцы какому-то новому парню — тоже вьетнамцу. Понятно, просто общительный душнила. Рядом во тьме проходят мои соотечественники, тихие и милые, до начала праздничной агонии ещё далеко. Но мне всё равно как-то неловко, что я оказался в Нячанге, настолько популярном курорте, что его имя чаще имён всех других городов возникает в приложении Duolingo. Фразу, заученную на уроках у зелёного совёнка, я произнёс в окошко, чем вызвал материнскую улыбку кассирши автовокзала.

Не нахожу себе места, хочу стать невидимым.

Быстро поедаю фруктовую нарезку, запиваю остатками пива, потом шлифую чёрным кофе из алюминиевой банки. Не знаю, как ответить реальности на приветствие: «хэллоу», «привет» или «синь чао!»? Так тушуешься, встретив человека на лестнице при переезде в новый дом.

Прошлое рядом, и оно сейчас доберётся, как эта волна, но я уже описал его и обезвредил. Я в коконе; молодой трюкач в полоске света у кромки воды отдышался и готов к новой серии прыжков. Смуглое мускулистое тело в чёрных шортах неистовствует под софитами. Где же она — поворачиваюсь и вижу, как Ж. переходит дорогу и направляется обратно сюда.