Путешествие с дикими птицами

Когда-то один малознакомый рассказывал мне, как вёз через границу Грузии с Россией в Верхнем Ларсе самую нелепую контрабанду. Это были какие-то железные крепления для дверей, которые после того самого февраля того самого года перестали поставлять в Россию. Малознакомый рассказывал, что они побоялись класть их в багажник, поэтому непринуждённо раскидали пакеты по машине и весь досмотр были, как у нас говорят, «на измене».

В таком же эмоциональном состоянии я нашла себя в поезде Астрахань — Волгоград, где тоже везла некую контрабанду, а именно двух совят и одного удода. В этом состоянии тревоги прошло шесть часов и двадцать минут чистого времени — плюс двадцать самых тревожных минут до отправления.

Её не делают в лабораториях Астрахани, да и в целом весь процесс транспортировки диких птиц довольно сложный: нужно уведомить региональных природоохранных властей, они должны связаться с Москвой, получить разрешение, отправить его в другую область... Это занимает несколько месяцев, а у раненых птиц этого времени нет.

Поэтому если моя контрабанда удастся, совята получат шанс попасть в дикую природу, а удод — квалифицированную медицинскую помощь, которую, как и медицинскую справку, не найти в Астрахани.

Я прошла путь от редактора Отелло до птичьего контрабандиста за три дня. Дело было так: июльским вечером во время прогулки у меня перед глазами развернулась жуткая картина — вороны собрались стайкой и клевали в голову какую-то небольшую зелёную птицу. За два месяца до этого я уже видела подобную картину, но в роли жертвы был голубь. Он был совсем плох, стая ворон буквально ела его заживо. Тогда я сначала прошла мимо, потом вернулась, а затем мы вместе с проходившей мимо женщиной отнесли голубя в укромное место, где он, скорее всего, умер. И хотя я думала о том, что нужно попробовать ему помочь, мне не хватило милосердия и великодушия. В тот день и какое-то время после я размышляла об этой ситуации, спрашивала себя, могла и должна ли я была поступить иначе и что бы это изменило. По виду голубя и моим скромным прикидкам он процентов на 98 был нежильцом. Но если у него был хотя бы небольшой шанс, то можно ведь было попытаться?

Кажется, кто-то из обитателей коробок начал издавать звуки. А может, скрипит столик, на котором я печатаю этот текст, тем самым пытаясь перестать тревожиться? Неподалёку садится мама с ребёнком, и я впервые по-настоящему радуюсь этому соседству в надежде, что крик ребёнка в случае чего заглушит уханье сов и долбёжку удода.

Птицы сидят в двух обычных картонных коробках, замотанных скотчем. Сбоку проделаны отверстия, чтобы животным было проще дышать. Совята отдельно, удод — отдельно. У него на дне коробки насыпано немного замороженных сверчков: удод ослаблен и, по идее, его нужно кормить раз в несколько часов.

Через какое-то время после истории с полуживым голубем я вижу похожую картину. Теперь на месте жертвы зелёная птица, рядом с которой собралась стая ворон. Птица не может взлететь — очевидно, что, как только я отойду, падальщики вернутся. Клюют, как и тогда, в шею, — видимо, это самое слабое место. Нащупываю в шопере бумажный пакет: 20 минут назад мне положили в него сувенир для подруги, к которой я через три дня еду в Волгоград.

С бумажным пакетом, на котором по иронии написано «Рисовая птица», я сажусь в такси и еду в третью из прозвонённых на ходу ветеринарных клиник Астрахани — понятно, что обычный доктор не подойдёт, нужен орнитолог, и, ура, он работает в воскресенье. Врач говорит, что это ослабленный стриж. Делаем пару уколов, и я забираю птицу с собой: «Если переживёт ночь, привозите снова». Дома он почему-то не ест жуков, которых я кладу ему в новый домик, коробочку из-под обуви, в которой я сделала дырки для проветривания. Начинаю гуглить и натыкаюсь на группу в ВК: на стене много свежих записей от тех, кто нашёл стрижа, а в комментариях сразу появляются люди, которые копипастят рекомендации о кормлении, уходе за больными и выкармливании птенцов.

И тут оказывается, что мои консервированные жуки, купленные по совету орнитолога, в принципе не подходят для стрижей. Им подавай сверчков, тараканов или на крайний вариант муравьиные яйца. Можно наловить (ага!) или купить на «Авито», но на часах за полночь, так что я пишу двум продавцам и жду утра. Интересно, он вообще продержится? Врач в ветеринарке говорил, что тоже пытался выкормить стрижа, но шансы 50 на 50. Каковы мои? Я не понимаю. Зато я начинаю понимать, что со стрижом я точно попала, потому что это новая ответственность, к которой я явно не была готова. Кормить птицу нужно три-четыре раза в день, оставить стрижа некому, в среду я еду Волгоград. Где найти сверчков, что такое предимаго (термин, который используют для описания насекомых в неполовозрелой стадии развития. — Прим. ред.) и почему со мной это происходит?

***

В наушниках играет Moonshine Got Me, и эти кантри-мотивы идеально мэтчатся с монотонностью степи за окном. Сегодня она особенно выразительна на фоне туч на горизонте, хотя я люблю степь вообще любой. В детстве этот однообразный пейзаж навевал скуку. Но со временем, уже пожив в других местах и вернувшись обратно, я не то что поняла, я просто почувствовала её красоту. Думаю, калмыки и монголы неспроста выбрали своей религией именно буддизм: кажется, пейзаж степи идеален, чтобы по-настоящему проникнуться этой философией.

Прошло почти три часа, я приближаюсь к новой остановке, а мой рассказ про контрабанду — к финалу.

Два дня перед отъездом прошли довольно насыщенно: я ездила за сверчками, ловила их по квартире, училась кормить стрижа и справляться со своей фрустрацией из-за того, что у меня не получается давать ему нужную норму насекомых.

Я даже успела найти волонтёра, женщину по имени Надежда, которая рассказала мне о стрижах гораздо больше, чем орнитолог.

Оказалось, что шесть лет назад Надежда тоже нашла стрижа и с тех пор постепенно начала спасать диких птиц. Сначала она помогала только стрижам, а как-то ей позвонили из Астраханского биосферного заповедника и попросили спасти орлана-белохвоста — это огромная птица, которая, как справедливо отмечает ChatGPT, в 100–200 раз больше стрижа. Теперь две трети холодильника Надежды заняты кормовыми мышами и цыплятами, а собирать деньги на анализы и доставку птиц ей помогает маленькая группа волонтёров «Крылья надежды».

За два года Надежда отправила другому волонтёру в Волгоград 84 дикие птицы. С совятами и удодом, которых я везу, будет 87. Удивительное совпадение, но именно в Волгограде находится частный приют для птиц, который организовала на участке одна неравнодушная жительница.

Центр реабилитации диких животных «Птичий остров» работает в Волгограде уже несколько лет: за счёт пожертвований птицам помогают вернуться в природу или прожить спокойную и сытую старость. Стрижей туда не принимают, зато Надежда согласилась забрать моего питомца на время поездки. Взамен я предложила ей помочь с транспортировкой совят и удода.

Все спасённые животные живут на участке частного дома создательницы «Птичьего острова», где оборудованы вольеры. Однако в августе 2025 года центр собирались выселить из-за жалоб соседей. Конфликт с ними продолжался довольно долго и достиг апогея в декабре 2024 года, когда в центре избили собаку, которая охраняла двор, и отравили несколько птиц, включая аиста, который мог вернуться в дикую природу, цаплю, а также пять чаек.

Если мой стриж не сможет оправиться от травмы, мне придётся искать ему нового хозяина, которому я готова оплачивать корм в качестве алиментов. Надежда сказала, что стрижи проводят около девяти месяцев в небе — они едят, спят и даже спариваются на лету. В год стриж преодолевает от 15 до 20 тысяч километров, и для таких расстояний нужны сильные крылья. Оставлять стрижа у себя я не готова: мне постоянно придётся искать ему передержки на время отъезда, а езжу я довольно часто.

Останавливаемся в Ахтубинске, птицы явно зашевелились — пытаюсь сохранять невозмутимый вид и неистово долблю по клавишам, чтобы тыканье удода в коробку было не так очевидно. Остановка в 10 или 15 минут кажется вечностью — покурившие возвращаются, а я очень надеюсь, что мы наконец тронемся. Надежда сказала, что совята довольно тихие и что перед поездкой она накормила их до отвала. Ехать осталось два часа двадцать минут, но из-за движений в коробках моя тревога нарастает. Я стараюсь не подавать виду и даже не смотрю на свой груз: мне почему-то кажется, что именно волнение может меня выдать. И, возможно, громкое уханье, но пока я его не слышу, всё идёт по плану.

Поезд приехал вовремя; меня ждала подруга, с которой мы ещё около часа ехали на такси до «Птичьего острова». Мы были на месте уже за полночь, поэтому посмотреть на других обитателей центра реабилитации не удалось. Сов отправили в специальный вольер на процедуру одичания; после того, как они научились охотиться, их выпустили на волю. Удод остался жить в вольере — теперь он тренирует маленьких удодов и помогает им овладеть навыками, которые понадобятся в дикой природе.

Когда я вернулась домой и сделала стрижу рентген, то узнала, что у него нет переломов. Он прожил у меня около месяца, набрался сил, наглости — и улетел в светлое будущее.